Казалось, о Великой Отечественной войне сказано все, что можно, написаны книги, песни, поставлены спектакли и фильмы. Но даже среди них всегда остается место рассказам людей, глаза в глаза видевших и чувствовавших войну во всех ее проявлениях – и на фронте, и в тылу, в гражданской жизни. Один из них ореховозуевец Борис Евгеньевич Самусев, которому в 1943 году исполнилось 18 лет, рассказывает об этом просто и буднично, а порой с иронией.
От 22 июня до совершеннолетия
- Иногда меня спрашивают, что происходило в тыловом Орехово-Зуеве когда началась война, – начинает разговор Борис Евгеньевич. – Как мы, 15-летние ребята восприняли эту новость? Что говорили другие? Только ничего такого особенного не происходило, все шло обычным порядком. Ведь в 1941 году всего было в достатке, и жили все по меркам того времени нормально. Самое хорошее время было, между прочим, в эти годы – с 39 по 41-й. Все только наладилось после предыдущих голодных лет. Если говорить про меня, то это вообще время моей юности, когда многие учились, думали о будущем. Так что война и началась-то как-то сама по себе. Мы, во всяком случае, в первые дни, ее особо не ощутили, хотя тут же начался призыв в армию. Я своего брата провожал 25 июня на фронт во Дворце культуры текстильщиков. Провожали просто, спокойно. Наверное, потому, что толком пока никто ничего не понимал, да и похоронок еще не было. Помню, во Дворце культуры было много народа и мы туда пришли. Короче говоря, в первые дни войны в Орехово-Зуеве все происходило очень спокойно, и страшных ощущений не было. Зато точно могу сказать, что подсознательно многие считали – воевать нужно. Вот и брат мой, парень не робкий, перед отъездом говорил: «Или грудь в крестах или голова в кустах». И погиб тут же под Москвой. Как потом, уже после войны, я выяснил, их выбрасывали на парашютах под Наро-Фоминском. А пока они еще находились в воздухе, всех с земли перестреляли. Был я на том месте, где они погибли. Местные жители рассказывали, как все происходило и как потом, уже после зимы, когда немцев отогнали от Москвы, погибших собирали и хоронили в братской могиле рядом с селом Воробьево.
-Вы в июне 1941 года чем занимались? Учились, работали?
-Я в это время заканчивал ремесленное училище на 3 заводе (теперь «Респиратор»). Поэтому хорошо помню, как в самые первые дни войны завод начали готовить к эвакуации – оборудование запаковывали в ящики, всех распределяли по местам будущей работы. Но потом все отменили, и эвакуация не состоялась. А всех нас, кто учился в училище при заводе, разогнали. Поэтому я устроился работать токарем на завод имени Барышникова. Вот там и работал до того момента, как мне исполнилось 18 лет, до 1943 года.
Все происходило само по себе
-Вы прекрасно понимали, что по достижении 18 лет вас заберут в армию. С какими ощущениями встречали свое совершеннолетие?
-Врать не буду, ждал я этого момента, чтобы оказаться в армии. И потом, не только я один хотел уйти на фронт воевать, многие туда рвались. На заводах же работали по 12 часов, трудно это.
-Но иногда можно слышать, что людей насильно отправляли в действующую армию. Такое было?
-Не знаю, может, и было. Но меня это не коснулось. Самым главным у нас было – пойти защищать Родину. Это не громкие слова, так было на самом деле. Поэтому, как только получил повестку, я сразу пришел в военкомат. А провожали меня традиционно, во Дворце культуры текстильщиков.
-И сразу на фронт?
-Нет, был же 1943 год и нас отправили в Киров немного подучиться. Там ходили строевым, стреляли. Нам показывали, как вести себя во время боевых действий.
-Понимали, что на фронте вас могут убить?
-Об этом особо не думалось. Все происходило само по себе, как будто так и нужно.
На войну через Орехово
-Что-то запомнилось до того момента, как оказались на фронте?
-Еще как запомнилось. Ведь из Кирова на фронт мы ехали мимо Орехово-Зуева. И когда проезжали платформу Крутое, я из вагона бросил записочку. Думал, что ее кто-нибудь поднимет, да передаст моим домашним. Рядом ведь жили, на улице Московской. И вы представляете, ее передали! Трудно сказать, почему, но я был уверен, что нас не повезут прямиком в Москву, а остановят именно в Орехово-Зуеве. Поэтому так и написал в записке, что буду в Орехове, пока эшелон переставляют на другой путь. В то время это делали не так быстро, может, поэтому и надеялся. И мой отец, прочитав записку, пришел в Орехово. Только поезд там не остановился, а проехал до Дрезны, где и встал. Уже поздно было, когда я пошел узнать у машиниста, что и как, куда дальше. Тот и говорит – сначала вернемся в Орехово-Зуево, а уже потом двинемся по другой дороге. Дело было ночью, я взял, да на встречном поезде и уехал до платформы Крутое. Вот так, махнул рукой на все и поехал. Зато всю ночь был дома. А утром часов в шесть снова в Орехове, где мой эшелон уже стоял на запасном пути, в направлении Рязани.
Стоит сказать, что дорога до фронта на этом не закончилась. Еще был Воронеж, где снова учили стрелять и правильно вести себя на передовой. Затем Купянск и так далее, вдогонку за линией фронта, которая уходила на Запад. Как говорит Борис Евгеньевич, служба во втором эшелоне требовала догонять. Вот так и шли, тем более что пехота. Окончательно остановились уже на подходе к Днепру, где и произошел первый бой рядового Самусева.
На Днепре
-Что такое первый бой?
-А вы знаете, ничего особого я тогда не почувствовал. То есть, все, как будто так и надо. В то время шло большое летнее наступление наших войск на Украине и нам предстояло форсировать Днепр. Это же конец сентября 1943 года был. Нам так и сказали – будем форсировать Днепр. Вот мы и форсировали. Сначала нужно было переправиться на остров. Плыли кто на чем. Мы лодку нашли, другие вплавь. Короче говоря, только пехота и переправлялась, никакой поддержки не было. Свистело кругом и взрывалось, мне кажется, все, что можно. Естественно, мы тоже стреляли. Куда? Вперед, конечно. Переплыли на остров, а немцы оттуда уже сбежали. Только и при этом у нас убитых и раненых было очень много. А потом еще одна переправа, на другой берег, дальше. Там, по-моему, вообще даже воздух стрелял. Как переправились, меня командир послал посмотреть, что делается вдоль берега. А он крутой был, забираться на него трудно. Только вскарабкался наверх, меня и зацепило. Пуля в живот попала и навылет прошла. Разворотила что можно. Лежу, ко мне знакомый боец подбегает, а его тут же в ногу ранило. Пока я в сознании был, еще что-то помнил. Потом в голове все помутилось. Очнулся, когда санитары раненых собирали. Тогда еще попросил воды попить. Река рядом, принесли. Хорошо помню – пью, а вода из меня через рану вытекает. Запоминаются такие моменты. А то, что творилось потом, вообще никогда не забуду. Нас раненых собрали и буквально навалом погрузили на какую-то баржу или понтон. В это время бой еще шел, поэтому вода в Днепре буквально красной была. Так вот, всем раненым кажется, что уже как бы отвоевались, а тут плывем еле еле. Кругом крики, стоны, все еще орут на тех, кто веслами гребет. Какая-то каша. Но, кое-как перебрались. Первый этап пути до госпиталя по земле у меня был на телеге, которая доставила в медсанчасть. Дальше в теплушках по железной дороге в один госпиталь. А следом, уже на хорошем санитарном поезде доехал аж до Челябинска. Там мне операцию сделали, и стало все постепенно заживать. Только валяться долго не пришлось, потому что медкомиссия мне дала инвалидность. Затем отправили домой в Орехово-Зуево долечиваться.
Когда судьба дала передышку
Ходил тут на перевязки, как многие другие в амбулаторию, что располагалась недалеко с домом. Конечно, в Орехово-Зуеве молодой фронтовик был в почете, только почет, как говорится, на хлеб не намажешь.
-Тогда уже голодно было, – продолжает Борис Евгеньевич. – Поэтому пришлось переквалифицироваться в мешочника, или как еще называли, в спекулянта. Брали в Орехове нитки, вату, ткани и везли на Украину, туда, где немцев уже не было. Вот и ездил в Гомель, Новозыбково, продавал там барахлишко. Оттуда обратно вез муку, пшено, продукты. Продам тут и снова на Украину. Вот так на полгода стал бизнесменом. А куда деваться? Дома мать, да брат, который также в армию готовился. Отца к тому времени уже не было. Умер он.
-Как считаете, вы изменились, когда приехали домой из госпиталя? Характер стал другим?
-Немного, конечно, поменялся. До этого я считал себя простым парнем. И характер был не очень жестким. А тут, конечно, нервов прибавилось.
Полгода пролетели незаметно. И вот Бориса Евгеньевича снова вызывают в военкомат.
"В артилерии служить легче"
-Опять в армию призвали, – говорит он. – Медицинская комиссия дала мне нестроевую и вперед. Правда, попал уже не в пехоту, а в артиллерию, в Коломну, где находился первый учебный артиллерийский полк. Короче говоря, за два месяца учебы стал артиллеристом и старшим сержантом. А дальше в действующую армию. Попал уже в Белоруссию под Минск во вновь формируемую часть. Жили в какой-то деревне, ждали технику. Так вот меня, до этого времени назначили кладовщиком продовольственного склада. Только не получилось это у меня, не тот я человек. Хотя, по-видимому, выбрали, потому что уже на фронте был, после ранения. Но все равно, вернулся к технике.
-В артиллерии и пехоте служба разная?
-В артиллерии, конечно, служить было легче. И потом это же был конец 1944 года, первый Белорусский фронт. Там и стреляли-то мы в основном с закрытых позиций, а не прямой наводкой, хотя пушка у меня была противотанковая, 76-миллиметровая, самая популярная.
Из мест, где приходилось воевать, собеседник рассказывает про Варшаву, которую освобождали в январе 1945 года, Познань, где уничтожали большую группировку фашистов. При этом вспоминает благодарность от Сталина за освобождение Варшавы. А затем был Одер, Зееловские высоты и штурм Берлина, где в середине апреля разом вели артподготовку 2 тысячи орудий.
-Тогда до Победы оставалось всего две недели, – говорит собеседник. – И в это самое время произошло еще одно событие, которое могло перевернуть всю мою жизнь. Около какого-то населенного пункта мы готовились встретить контрнаступление немецкой танковой колонны. Заняли позицию, поставили машину со снарядами в укрытие. Приготовились мы с наводчиком, ждем. И вдруг, ни с того, ни с сего, нас как начали обстреливать. Жуть, что было. В нашу машину снаряд попал, и ее разнесло вдребезги. Мы с наводчиком укрылись, как могли – легли между станинами пушки, обнялись. А один снаряд возьми, да попали в дерево, что стояло рядом с нами. Помню, до обстрела там еще корова гуляла. Кругом все красиво было, весна. И как снаряд шарахнул, так нас и засыпало. Мне мелкими осколками всю одежду продырявило. Ногу ранило, а один осколок в шею попал. Он, кстати, там до сих пор сидит. А вот, наводчику моему осколок попал прямо в голову. Убило только его, хотя лежали рядом. И корову, что гуляла рядом, тоже убило.
-В артиллерии много народа гибло?
-Много, конечно. Вот, перед этим случаем, во время передышки, меня отправляли учиться на сапера и химика. Так пока я там был, весь мой расчет погиб. После этого дали новое пополнение, новую пушку. Мальчишка, наводчик, хороший был, из Белоруссии. Это тот самый, что погиб рядом со мной. Я еще потом его родным письмо писал в Белоруссию, что, так и так, сын их погиб, и я его похоронил. Меня тогда в ногу ранило легко, неделю в медсанчасти побыл, нога зажила и дальше. Закончил войну уже в Берлине. У меня по этому поводу еще одна благодарность есть от Сталина, за взятие Берлина.
От Берлина до Орехово-Зуева
-Окончание войны где встречали?
-Это уже в самом Берлине было, – смеется Борис Евгеньевич. – Там на окраине около какого-то озера у нас были окопы. И вот вечером 8 мая объявляют конец войны. На радостях палили в воздух из всего, что стреляет. Все войска в воздух стреляли. Таким салютом моя война и закончилась. Потом, уже чуть позже, по договору мы с американцами поменялись территориями. То есть, часть наших войск переехали туда, где до нас были американцы, а они на наше место. Сильно запомнилось то, что на новом месте, где до этого были американцы, ничего войны даже не напоминало. Все целым целехонько было, красота, ничего не разбито, как будто войны и не было. Американцы туда тихо зашли. Видимо им никто и не сопротивлялся.
-Как наши войска к немцам относились?
-Всякое бывало. Все помнили их зверства у нас. Но особо куралесить нельзя, все очень строго было. Чуть что, немцы жалуются в нашу комендатуру. А она спуску не давала.
После объявления Победы Борис Евгеньевич демобилизовался одним из первых. По всей видимости, сыграло роль предыдущее ранение.
-Помните ваш путь домой?
-Страшно ехали, – говорит он. – В Польше наш поезд сильно обстреливали так называемые лесные братья. Но в эшелоне были пулеметчики, то есть, воевать мы еще могли. А заодно сами смотрели за нашим паровозом. Хоть бригада на паровозе была из немцев, мы сами его топили, останавливались заправлять водой, дровами. Так и доехали до границы. Ехали в теплушках, одна половина вагона люди, вторая – трофеи. У меня, кроме мешка с каким-то барахлом, да немецким орлом, был велосипед БМВ. Хороший велосипед, с фарой.
Естественно, встречали первые эшелоны торжественно, с музыкой.
-Ради такого случая на Белорусский вокзал для нас подали все, что ездило, даже трамвай и все бесплатно. Вещи, что привез с собой, сначала сдал, как и все, в камеру хранения. Тоже бесплатно. И налегке поехал домой. Потом уже, с другом, съездили в Москву и все привезли.
-Здесь, в Орехово-Зуеве, как встречали после Белорусского вокзала?
-Приехал и приехал. Встречали, конечно, но дома. Я ничего такого торжественного не ощущал. Единственно, понимал, что на этом моя война закончилась. Хотя, конечно, мы же молодые были, всего по 20 лет, а уже фронтовики. Естественно, собирались, гуляли, отмечали День Победы, но не слишком громко. В основном для нас это был район Крутое, улица Московская, где жили.
Очень взрослый 20-летний мужик
-Как, по-вашему, чем отличался Орехово-Зуево 1943 года, когда вы уезжали на войну, оттого, что стало с ним в 1945 году? Разница какая-то была?
-Никакой разницы. Все работали, да и город был таким же, как раньше. Изменения начались, когда стали официально отмечать День Победы. Да и Орехово-Зуево меняться стал, когда начали расселять казармы и людей переселять на Парковскую.
-В вашем рассказе все как-то почти буднично. Даже война выглядит по рядовому.
-А чего геройствовать? Война она и есть война. Я же простым солдатом был, и ничего такого геройского у меня не происходило. Тут ничего сложного, а все просто и понятно – воевали, как могли.
Действительно, воевали, как могли. Только Борис Евгеньевич при этом скромно промолчал про свои боевые награды, среди которых и ордена, и медали. Быть может ему, с высоты прожитых лет гораздо лучше других видно, что главное в жизни. Два раза уходил на фронт, фактически пережил две войны и вернулся домой 20-летним, но уже очень взрослым мужиком. Как ни крути, а это много значит, такую школу жизни пройти не каждому удается. Отсюда настоящее понимание того, что же такое война и что такое мир, отсюда и будничность рассказов про боевые действия, порой граничащие с иронией.
Апрель 2010 г.
На фото:
Фото из архивов Б. Е. Самусева.
